Регистрация    Войти
Авторизация
» » Первый Всероссийский фестиваль неигрового кино

Первый Всероссийский фестиваль неигрового кино

Категория:

Так мне никто и не смог объяснить, почему I Всероссийский фестиваль неигрового кино решено было проводить именно в Волгодонске. Прошло время, и я понял, что в выборе том сказалась своя скрытая логика жизни, если хотите, провидение. 

 

Возник город на месте сталинских лагерей. Заключенные закладывали фундамент его первых домов, рыли знаменитый канал, насыпали дамбу Цимлянского моря. Потом пришли «вольные» и продолжили историю «великих строек». В 70-е вырос в степи гигант пятилетки «Атоммаш». Сегодня спешно возводятся фактически в черте города корпуса Ростовской АЭС, которой, видимо, и суждено будет окончательно затянуть мертвый узел острейших социальных и экологических проблем. 

 

Где же, как не здесь, проводить фестиваль российского документального кино? Где, как не здесь, ему искать своего взыскательного и благодарного зрителя? Ведь Волгодонск в некотором роде и есть образ новой России, ее усталое и повседневное лицо. 

 

Попробовали... Провели... И что же? Как ни грустно это признавать, эксперимент не удался. Всю неделю просмотровый зал пустовал. Город и фестиваль как бы и не заметили друг друга. Каждый жил своей жизнью. 

 

В чем тут дело? Откуда взаимная отчужденность? Кого в ней винить? Хозяев? Зрителей? Фильмы? Не думаю. Хозяева проявили гостеприимство и, надо отдать им должное, сделали все, чтобы участники смотра не чувствовали себя на этом печальном празднике посторонними. Зрители соблазнились «Интердевочкой», но винить их в этом было бы по меньшей мере глупо — насильно, как известно, мил не будешь. Тут скорее злой умысел или недомыслие работников проката, которые не нашли ничего лучше, как запустить в те же дни конкурента в соседний зал. Впрочем, и их можно понять.  

 

При наших-то финансовых проблемах... Остается одно — качество самих документальных фильмов. Конечно же, отбор мог бы быть и более строгим. Но в целом уровень программы фестиваля был достаточно высок. Судите сами, в конкурсе участвовали такие известные картины, как «Четвертый сон Анны Андреевны» (режиссер Н. Обухович), «Тот, кто с песней...» (режиссер В. Тарик), «А прошлое кажется сном...» (режиссер С. Мирошниченко), «Казенная дорога» (режиссер В. Семенюк), «Камо грядеши» (режиссер Б. Кустов). Каждая из них могла бы украсить собой фестиваль любого ранга. А тут не случилось, что-то не сработало. И в этом была заключена какая-то загадка. 

 

Так вот, отгадать мне ее помог все тот же Волгодонск. 

 

Ежи Лец как-то мрачно пошутил: «Ужас грядущего — ожившие памятники». Оценил эту шутку я в первый же день — на площади перед главным зданием расступились ели, и взору предстала скульптурная группа гидростроителя и капитана со штурвалом. По суровым лицам этих каменных истуканов нетрудно было догадаться, что они прокладывают курс в наше прекрасное настоящее. Не поленившись, я проследовал по намеченному маршруту и минут через сорок уперся в монумент «Мирный атом» — причудливое сооружение из гигантских электронных орбит, сквозь которые прорастают уродливые гроздья винограда-мутанта. 

 

На пути к цели мне попадались и другие памятники. Но они были менее выразительны, поэтому я перехожу к другой достопримечательности города — к ресторанам. Вообще-то они мало отличаются от любых других городских ресторанов. Разве что количеством. В Волгодонске их столько же, а может, даже чуть больше, чем памятников. И те, и другие содержатся в удовлетворительном состоянии. А это свидетельствует о том, что наступления грядущего здесь ждут с минуты на минуту. 

 

Оба эти обстоятельства и натолкнули меня на мысль, что на примере Волгодонска мы имеем дело не только с новейшей историей России, но и с образом современной культуры, в структуре которой «монумент» и «ресторан» занимают совершенно особое место. 

 

Суть загадки волгодонского фестиваля как раз и состояла в том, что здесь столкнулись лицом к лицу две противоборствующие идеологии. Одна вырастает из всего нашего политического и культурного прошлого и выражается простой формулой: «Устал? — Отдохни! Отдохнул? — За дело!» Ее-то и воплощает в себе двухголовый монстр монументально-ресторан-ной культуры. Другая сформировалась, окрепла и превратилась в общественную силу только в последние годы. Эта идеология исповедует принцип демифологизации истории, отрицания культа идолопоклонства и критики всех разновидностей псевдокультуры. Ее носителем в значительной степени и стал современный документальный кинематограф. И на этом поприще добился впечатляющих успехов. 

 

В качестве идеального примера можно было бы привести фильм С. Мирошниченко «А прошлое кажется сном...». Рассказывает он о трагической судьбе детей — спецпереселенцев 30-х годов. Но подлинными «героями» фильма становятся заброшенный мемориальный музей Сталина и экскурсионный теплоход-ресторан, который неторопливо плывет по Игарке и оглашает угрюмые, поглотившие миллионы жизней берега карнавальным весельем.

Понятно, что такая картина плохо вписывается в монументально ресторанную культуру Волгодонска: она фактически взрывает ее изнутри, отрицает как таковую. 

 

Из сказанного можно сделать неверный вывод, что зритель отказался иметь дело с документальным кино потому, что оно смущает его покой, напоминает о вещах неприятных, порой даже обидных. Это, в общем, не совсем так. Я думаю, что зритель уже устал, смертельно устал. Причем не от правды, а от самого духа отрицания, которым пропиталось документальное кино. И если недавно оно еще питало его силы, сулило какие-то надежды, то сегодня просто раздражает... Ему, быть может, уже кажется, что он имеет дело не с альтернативой официальной идеологии, а... с ее обратной стороной. 

 

На протяжении всей фестивальной недели меня не покидало чувство, что нас всех заклинило. Что ни фильм, то Сталин... физкультурные парады... лагеря... А на другом конце — проститутки, конкурсы красоты, наркоманы. Мы точно ходим по кругу: «трибуна — постель», «монумент — кабак». И все дальше и дальше загоняем себя в тупик. Нам кажется, что мы боремся со сталинщиной, а в действительности не боремся ли с изображением Сталина?.. И главное — хотим ли понять, что в борьбе этой есть что-то языческое, отдаленно напоминающее те былинные времена, когда идолов сжигали и топили в речке. Только вот наш «идол» сделан из куда более прочного материала. Отсюда его сопротивляемость. Отсюда и опасная обратимость смыслов, когда вдруг сквозь чувство страха и отвращения начинает пробиваться чувство священного ужаса и невольного преклонения перед несокрушимой силой и дьявольским величием этого злодея. 

 

То же и с критикой современных нравов. В программе была представлена всего лишь одна картина, разоблачающая отвратительно прекрасную жизнь советских проституток, — «На дне. Сколько стоит любовь...» (режиссер Э. Кац). Но она ничем не отличается от десятка других, уже виденных ранее. Здесь та же мутная взвесь чувства брезгливости, зависти, постыдного любопытства и холодного цинизма. 

 

Случайно ли это совпадение в подходе к столь полярным явлениям жизни? Конечно же, нет. Это проявление все того же феномена современной культуры, в которой намертво срослись монументальный пафос и кабацкий разгул. Вина документального кино в том и состоит, что оно пытается рассечь эту спайку сознания волевым усилием на пути, напомню, отрицания Зла, как бы забывая о том, что существует еще и путь утверждения Добра. 

 

Особенно дорого эта забывчивость обошлась российскому документальному кино. Опасения типа «Русские идут!!!»» — могу засвидетельствовать — не имеют под собой никаких оснований. Коротко говоря, им просто некуда идти. Это великолепно доказал в своем фильме «Камо грядеши» Б. Кустов. «Мы несемся в поезде, к которому забыли прицепить электровоз»,— утверждает автор «Казенной дороги» В. Семенюк. «Мы живем химерами превращенного религиозного сознания»,— говорит режиссер фильма «Четвертый сон Анны Андреевны» Н. Обухович. «У нас отняли веру, опыт, навык»,— сокрушается А. Сидельников в «Преображении». «Мы пропились до нитки»,— вторят ему создатели фильма «Даждь нам днесь» П. Коган и С. Скворцов. 

 

Да разве после такого кино не запьешь горькую? Ведь никакого просвета! Все темно, грязно, пусто. Чего стоит одна сцена из картины «Даждь нам днесь», где деревенские мужики ночью разгружают целую баржу с водкой. 

 

И вот тут мне могут резонно возразить — но ведь это документальные съемки! Это Правда! Это жизнь, как она есть! 

 

Согласен... Не могу вот только взять в толк, почему эта Правда так изнурительно однообразна? Не сложился ли тут уже свой художественный стереотип, своего рода новая эстетика разрухи? Почему из фильма в фильм кочуют одни и те же кадры, образы, метафоры? Например, деревенский пейзаж обязательно включает в себя четыре элемента: покосившуюся церковь, завывание ветра, звуки виолончели (или гитары) и опавшие листья. Иногда добавляются почерневший сруб и каркающая ворона. Едва ли не каждый режиссер считает сегодня своим долгом в рапиде показать взрыв собора или разграбление церквей. Это стало не только правилом хорошего тона, но и очень изысканным пластическим приемом. В свое время А. Базен назвал повторяющийся на экране акт человеческой смерти «онтологической непристойностью». Что-то непристойное есть и в том, как умирают в наших документальных фильмах храмы. Смотреть на это иногда просто невыносимо. 

 

В связи с этим позволю себе задать вопрос, поставленный еще в годы застоя одним уважаемым мною критиком,— а не перепутали ли мы духовность с жаждой духовности? И если да, то не потому ли, что поспешили отдать себя во власть духа отрицания? 

 

Не стану торопиться с ответом. Тут не все так просто. Одно ясно — надежды, которые возлагают на возрождение религиозной культуры авторы таких фильмов, как «Воззрение на «Святую Троицу» (режиссер Л. Никитина), «Радость моя...» (режиссер Е. Кваскова), вряд ли оправдаются. Ибо в вере их, не в обиду будет сказано, слишком много книжного, эстетического, женского знания и слишком мало волевого усилия, мужественного самостояния души. Впрочем, это беда большинства современных фильмов. Они внутренне очень рыхлы, неопределенны. Может, поэтому на их фоне так свежо и неординарно прозвучала «Частушка. XX век» С. Мирошниченко

 

Это, конечно, по духу истинно русская картина. Но опять же. какой смысл вкладывать в это понятие? Одни увидели в ней шовинистические намеки. Другие сочли ее чуть ли не пасквилем на русского человека. Для меня же эта картина дорога прежде всего тем, что в ней угадывается несломленный дух народа, способного не только оплакивать и проклинать прошлое, но и сохранять собственное достоинство. И тем, что в ней очень ощутим слом художественных стереотипов, которые успело наработать документальное кино в последние годы, есть в ней уже и элементы нового кино. Я имею в виду пусть и не реализовавшееся до конца стремление авторов выстроить фильм о частушке в жанре самой частушки. Иными словами — выйти за пределы художественной публицистики и осознать свой фильм искусством. 

 

Что в данном случае я называю искусством? Прежде всего способность фильма самим фактом своего существования, завершенностью художественной формы, внятностью мысли удерживать то духовное пространство в сфере культуры, на которое обрушивается сегодня всей своей мощью идеология монументально-ресторанной, торгашеской культуры. Хочу подчеркнуть особо — не проклятиями, не разоблачениями, а именно фактом своего существования, то есть творчеством, созиданием нового. В этом смысле наиболее сильное впечатление на меня произвели три картины. 

 

«Уик-энд на Каспии» (режиссер В. Грунин) — очень едкая, местами беспощадная сатира на тему «человек и природа». Перед нами проходит один день из жизни отдыхающих. Жутковатый образ обжирающегося, пьянеющего, загаживающего все вокруг человечества. «Зона затопления» (режиссер Б. Шуньков) — рассказ о драматичных событиях, происходивших в зоне затопления Саяно-Шушенской ГЭС. Фильм, конечно же, сразу напомнил повесть В. Распутина «Прощание с Матерой» и картину Э. Климова. Последнюю даже больше. Но я сразу отдал предпочтение фильму Шунькова. В этой двадцатиминутной ленте ощущение трагедии возникает из документального факта. Но сам этот факт настолько противоестествен, настолько безумен в своем проявлении, что начинает напоминать вымысел. Представьте себе горящие дома, брошенный скарб, слезы и среди этого ада — праздник прощания со старым городом. Тувинцы в национальных одеждах, ораторы у микрофона, медь духового оркестра. А где-то от плотины, вверх по течению, нарушая все законы природы, поднимается большая вода, которая поглотит весь этот обжитой мир, а вместе с ним и тысячелетнюю культуру.

 

Третий фильм поначалу вызвал у меня скорее недоумение. Но кто-то из коллег посоветовал не торопиться с выводами и оказался прав. Картина каким-то загадочным образом всплыла в моей памяти и точно во сне. Да это, видимо, и был сон наяву. Возможно, именно поэтому лента ленинградского режиссера Ал. Суляева «Порог» не поддается пересказу в слове. О ней можно сказать лишь одно — состояние заброшенности, одиночества, тихого отчаяния людей, живущих на каком-то забытом богом полустанке, очень напоминает переживание человека проснувшегося, но еще не успевшего сообразить, на каком свете он находится. Здесь, конечно, очень чувствуется влияние эстетики фильмов А. Сокурова, но я бы не стал акцентировать на этом внимание. Все три картины отличает высокий профессионализм, владение кинематографическим пространством, ритмом, пластикой. Но это скорее следствие. Когда же я спрашиваю себя, откуда в них столько поэзии, восхитительной тонкости и глубины, то прихожу к неожиданному и очень простому выводу: жизнь для авторов этих фильмов никогда целиком не укладывается в ложе накатанной публицистической мысли. И пусть Грунин убеждает меня, что человек достоин презрения. Пусть Шуньков настаивает на том, что человек — жертва, взывающая к состраданию. Пусть Суляев чуть кокетничает со смертью, пытаясь внушить мне, что мы преступили ее порог и оказались выброшенными на обочину истории. Все равно, за пределами этого знания останется нечто неделимое, нечто такое, что может быть связано только с тайной человека, с тайной мира. 

 

Это нечто и есть поэзия документального кино в ее непосредственном проявлении. И в том, что ее драгоценные крупицы с такой отчетливостью проступили на фестивале российского неигрового кино в городе Волгодонске, я и вижу скрытую логику жизни и провидение, с признания которых я и начал эти заметки.

Сергей Шумаков

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.